«Парень молодой, красавец – может быть звездой Playboy. И встает вопрос: спасать ему ногу или жизнь?»

«Я  всегда говорю, что на  войне должно быть достаточное количество рук, операционных столов, анестезии, крови, препаратов и  расходного материала. Всего! Все должно быть современное, как в  лучших клиниках, где мы  работаем»,  — рассказывает военный хирург с  позывным «Минск». Сейчас он  служит в  отдельном медицинском батальоне прямо на  передовой, спасая жизни тяжелораненым бойцам. Мы  смогли с  ним поговорить в  его немногие свободные от  работы минуты. О  том, бойцов с  какими ранениями приходилось спасать, какие эмоции испытывает военный хирург после неудачной операции, почему сюда нужно ехать молодым врачам и  какой страшный выбор часто встает перед хирургами,  — в  интервью «БИЗНЕС Online».

Хирург с  позывным « Минск»   командирован в  зону СВО второй  раз. Он  выполняет тяжелые операции в  одном из  прифронтовых медбатов  ЛНР, куда приехал вместе с  реаниматологом с  позывным «Промедол» . В  связке они работали много лет на  гражданке, и  теперь на  фронте в  паре спасают жизни солдат. В  их  отдельный медицинский батальон привозят раненых прямиком с  линии соприкосновения. Главная задача хирурга  — сделать правильное «сортировочное решение», признается Минск:  отправить раненого в  операционную, реанимацию или эвакуировать его в  тыловой госпиталь.

Решение всегда принимается без промедления. Ведь человек может поступить сразу с  несколькими ранениями различных частей тела. Например, тяжелой минно-взрывной травмой живота или груди и  перебитыми ногами. Хирург должен принять решение  — спасти конечность  или травма живота настолько серьезная, что придется спасти жизнь, а  не  руку или ногу.

Еще один немаловажный фактор  — так называемый Damage-контроль. То  есть  нужно в  срочном порядке выполнить операцию, спасающую жизнь, не  зацикливаясь на  том, что  можно сделать позже в  тыловом госпитале, проведя повторное хирургическое вмешательство. Работа хирурга в  прифронтовом госпитале  — круглосуточная. Мы  смогли поговорить с  Минском лишь на  третий день работы в  отдельном медбате, когда на  время  прекратился поток раненых.

—  Расскажите немного о  себе, как вы  попали на  СВО?

—  Мой позывной  — «Минск». Родители у  меня также  служили, отец  — военный. Потом я  пошел в  начальную школу, помню, учительница на  Украине сказала: «Наша Родина  — великий и  могучий Советский Союз». Я  это помню, как сейчас. Потом приехал отец, школу я  оканчивал в  другом городе. Оттуда уже поступал в  медицинскую академию. В  2002 году окончил ее, после чего служил на  различных должностях. Сейчас работаю в  военном госпитале хирургом, в  отделении неотложной хирургии. Первая командировка была в  самом начале СВО по  приказу. Мы  пробыли там четыре месяца, очередная командировка вот опять  через три месяца. Сказали, мол, вы  едете на  ротацию. Хорошо, что мы  поехали с  Промедолом :   это была наша мечта  — поехать вместе на  работу. Мы  в  нашем госпитале вместе, так как я  неотложка, он  реанимация, и  мы  все время контактировали. Не  отказывались  — сразу поехали. На  гражданке у  меня есть жена, дочь, два брата.

—  Расскажите, где мы  находимся. Это можно назвать госпиталем?

—  Правильно  — отдельный медицинский батальон. Это мы  его называем госпиталем.

—  Каковы особенности работы военным хирургом?

—  В  данном случае  это стрессовые ситуации и  для врачебного персонала, и  для хирургов. В  мирное время мы, естественно, с  таким количеством пострадавших, раненых не  сталкиваемся. Это особый вид деятельности военного хирурга в  условиях войны. Здесь основной момент  — слаженная работа команды. От  санитаров, которые грамотно, быстро могут переложить больного, раздеть его, до  рентгена, лаборантов, перевязочных сестер, хирургов, которые стоят на  сортировке. И  самое важное на  первом этапе  — выделить тех пациентов, которые самые тяжелые. Тех, кто нуждается в  проведении основных неотложных мероприятий. Если этого не  сделать, они будут погибать у  нас на  этапе приемного отделения. Основной момент  — не  загрузить более легкими больными операционную, ведь тяжелые будут ждать очереди. Это на  первом этапе одна из  важнейших задач.

—  Каков путь пациента до  операционного стола?

—  Когда несколько человек попадают в  приемное отделение  — на  сортировочную площадку, то  там есть главный  хирург  — ответственный, который производит сортировку пациентов. Там проходит весь перечень необходимых мероприятий  — выполнение рентгенографии, осмотр совместно с  травматологами или реаниматологами, выполнение неотложных мероприятий. На  все это он  дает команду. То  есть  тут должен быть «дирижер», который руководит этими моментами. По  определенному пациенту дается команда помощнику  — другому врачу, который его сопровождает уже в  течение  этих мероприятий. Если принимается решение о  неотложной экстренной операции  — ответственный хирург назначает. Далее специалисты идут на  неотложное кровотечение, травматологи  — на  стабилизацию переломов конечностей или таза. Более легкие пациенты после выполнения снимков рентгена и  УЗИ идут в  перевязочную. Естественно, их  сопровождает кто-то из  врачей  — тот, кому их  назначают, он  и  работает с  ними.

Очень важна работа операционных сестер. Работа анестезиологов  — тоже, они должны быстро найти вену, ввести кровоостанавливающие препараты, антибиотики и  так далее. Кстати, в  зарубежных странах переливание крови происходит чуть  ли не  на  поле  боя. Здесь мы  стараемся максимально быстро проводить мероприятия. И  не  только хирургические. Нужно видеть больного в  целом. Человек, который сидел несколько дней в  окопах… Он  мерз, ему холодно. Он  был ранен, ему больно, ему было страшно, он  замерзший! И  ему не  только нужно быстренькое что-то сделать, но  и  согреть. Вы  видели, в  приемных отделениях и  тепловые пушки работают, одеялами накрываем  их… Нужно в  первую очередь согреть, обезболить, ввести антибиотики, оказать неотложную помощь и  отправить уже по  этапу  — в  реанимацию, операционную, перевязочную, может, или в  операционную во  вторую очередь.

Он  может полежать в  палате или реанимации и  подождать своей очередности. Но  он  не  должен быть брошен! За  ним нужно наблюдение врача. Бывает, когда много больных поступило, мы  вроде всех раскидали и  прооперировали, и  остальные лежат по  палатам. И  через час их  тоже нужно будет осматривать, потому что какая-то пропущенная, возможно, патология уплывает. Поэтому мы  в  динамике смотрим и  УЗИ, и  выполняем рентгеновские снимки. Были разные случаи. Возможно, придется повторно брать на  операцию и  оперировать.

—  С  какими травмами чаще всего поступают? Какие сложности могут быть?

—  Особенность данного конфликта  — много осколочных ранений. То  есть имеют место ранения многих областей: голова, грудь, живот и  конечности. И  все это может сопровождаться разными комбинациями, как в  математике. Их  бывает очень много. И  для нас, и  для пациентов прежде всего  эта многофакторность очень тяжела. Кровотечение может быть из  сосудов кожи головы, раненого легкого или диафрагмы, почки или печени. И  это все течет! И  вот они пока на  поле боя лежат, пока их  везут в  санитарном автомобиле или они лежат в  приемной, если на  данном этапе не  было оказано грамотной помощи в  виде наложения давящих повязок, жгутов… Бывало, что люди приезжали с  запредельной кровопотерей. Нам таких сложно выхаживать  — дефицит крови, определенные моменты, которые не  найти в  мирное время в  стационаре. Поэтому  самое сложное  — многофакторность.

Плюс особый вид хирургической травмы  — минно-взрывная: если они наступили на  мину или рядом прилетел снаряд. Это не  только воздействие ранящего снаряда, но  и  вторичное  — дерево, металл, земля. Плюс ожог пламенем идет… Это накладывает свой отпечаток на  нашу работу. Относительно хирургических манипуляций. Если мы  видим пациента с  сочетанной минно-взрывной травмой (ранение грудь  —  живот  —  конечности), то  после оказания неотложной помощи, рентгена и  УЗИ  раненому в  груди ставим дренаж ( для отвода собравшейся под раной крови   — прим. ред. ). В  течение обхождения по  дренажу видим, нужно  ли ему что-то,  или кровь на  этом этапе останавливается, и  мы  убираем дренаж. Там очень много органов, и, как правило, ранения в  живот  — это печень, селезенка, почки и  кишечник. Это все сопровождается большой кровопотерей. На  данном этапе нам нужно следовать так называемому протоколу Damage-контроля. Ты  не  должен долго оперировать, необходимо делать минимальный объем операции в  короткое время, чтобы спасти больного. Например,  ранение селезенки и  почки: быстро убирается селезенка, почка. Если ранение кишечника, то  он  резецируется. Если ситуация критическая  — мы  кишечник сшиваем между собой, оставляем орган внутри и  зашиваем живот. Не  должно быть «закапывания» в  животе  — это минимальная, быстрая операция: остановка кровотечения, герметизация органов и  переход, например, дальше. То  есть уже делается операция на  нижние конечности. А  потом в  реанимацию. Здесь Промедол и  все реаниматологи оказывают помощь, подготавливают к  дальнейшей эвакуации, и  они едут на  следующий этап лечения. Уже там им  делают полноценную операцию на  живот.

—  Какая у  вас была самая сложная операция именно в  этом медбате ?

—  Сочетанное ранение почки, селезенки, желудка и  сосудов таза. Когда более-менее такие «лайтовые» моменты  — печень зашить  там… А  вот когда ранения крупные  — сосуды малого таза, это глубоко, там нужны уже специальные приемы, чтобы все остановить. И  вот в  Херсоне у  нас, если сравнивать, животы более многофакторные были. Не  только печень, селезенка и  кишечник, а  если ранение, то  более такое… В  воздушную артерию влетит. Здесь тоже случай был, но  больше без них.

—  Почему в  Херсоне травмы тяжелее ?

—  Пуля-дура. Хотя та  же война и  те  же осколки. Там за  предыдущий период нашей работы таких животов с  крупным ранением больше попадалось, где еще были перебития сосудов, рук, ног.

—  Как восстанавливаются пациенты? Как живут потом?

—  У  них длительное лечение. На  следующих этапах, по  идее, эти животы должны брать на  повторную операцию. Концепция Damage-контроля: сделал операцию, спасающую жизнь, и  отправил на  следующий этап. На  нем должны уже войти в  живот, помыть его и  так далее.

—  Как вы  справляетесь в  эмоциональном плане?

—  На  самом деле  интересный вопрос. Мои учителя  — главные военные хирурги, в  свое время работали в  Афганистане  — Зубарев Петр Николаевич, Чернов Эдуард Владимирович, ну  и  Сычев Иван Данилович, Завражнов Анатолий Анатольевич, который чеченскую войну прошел. Они очень много рассказывали мне об  этом… Их  мнение было следующим: в  начале все это воспринимается как большая эмоциональная нагрузка, ты  сильно переживаешь. А  потом уже, когда идет рутина, работаешь  как робот. Но  все равно должно быть сопереживание. Особенно тяжело, когда с  ранениями поступают молодые люди. Ребята  по  18–29 лет, и, когда у  них есть тяжелые ранения, все равно за  каждого переживаешь. Эмоционально ты  с  ними.

И  вот в  предыдущей командировке у  нас был случай. Мы  находились в  Херсоне и  тоже работали с  таким отрядом  —  вэдэвэшный анапский медицинский отряд, отличные все ребята, профессионалы. И  там было  много сложных сортировочных решений. Один из  моментов: поступил раненный в  живот, и, как оказалось, было конкурирующее ранение живота  — многофакторное. На  операции оказалось, что у  него ранение почки, селезенки, кишечника, желудка и  печени  — он  все собрал! Там кровопотеря около 3 литров была, даже больше. И  парень молодой, красавец, высокий  — может быть звездой какого-нибудь Playboy… Но  у  него еще было очень тяжелое ранение конечности с  пробитием бедренной артерии, бедренной вены, с  массивным разрушением костей и  конечностей. Естественно, у  него лежал жгут. И  вот встал вопрос: ногу спасать или жизнь? Вот это и  есть сортировочное решение… Есть выражение: жизнь выше конечностей. А  столов операционных не  хватало, массовое поступление раненых, поэтому пошел сначала живот на  операцию  — быстро убрали почку, селезенку, кишечник… Печень ушили, и  вот он  где-то час лежал, ожидал операции. И  после этого мы  уже взяли его на  реконструкцию ноги, поставили временные протезы артерий, но  на  следующем этапе он  уже ногу потерял. И  в  тот момент эмоционально ты  не  думаешь, что «жизнь выше конечности!» И  все! А  потом, когда я  из  этой командировки приехал, лежал и  думал ночью: «Господи… Ну  я  правильно все сделал, но  этот человек потерял ногу…»  И  это накладывает отпечаток, оно от  тебя никогда уже не  уйдет. И  я  всегда говорю, что на  [спецоперации] должно быть достаточное количество рук, операционных столов, анестезии, крови, препаратов и  расходного материала. Всего! Все должно быть современное, как в  лучших клиниках, где мы  работаем. Для раненых, пострадавших  все должно везтись. Никакого дефицита не  должно быть!

—  Когда пациента не  удается спасти, о  чем в  первую очередь думаете?

—  Я  всегда думаю, что кто-то не  дождался своего сына или отца, брата… И, мы  когда ехали сюда в  командировку, останавливались, ждали транспорт, чтобы доехать до  ростовского госпиталя, нас местный доктор, знакомый, провел по  госпиталю. А  потом говорит: «А  вот  смотрите  — судмэкспертизная лаборатория знаменитая ростовская. Сюда везли погибших из  Афганистана, Чечни, сейчас с  СВО везут убитых для исследования и  отправки дальше. Зайдем, посмотрим…»  Там мешки, гробы. Это эмоционально тяжело  на  самом деле. Ты  вроде  бы работаешь, но  видишь эти все моменты.

Я  тогда еще подумал: «Ну  надо, чтобы меньше вот этих в  мешках, гробах. Надо делать все, чтобы спасти». И  действовать не  просто с  супер-эго  в  моменты, мол, я  могу сам все сделать. А  должна работать команда, чтобы быстро, четко. Слаженная команда, в  ней все должны понимать, что нужно делать. Тогда там будет меньше ребят в  мешках и  гробах.

Вчера мы  оперировали раненого, тоже было тяжелое ранение живота и  конечности. Я  так понимаю, парень из  Дагестана. Он  потерял ногу. Ну, не  удалось спасти конечность. Все сделали и  сосудистые хирурги, и  все… Но  по  колено ногу ампутировали, по  животу все сделали… Я  ему говорю: «Ну  ты  герой! Молодец! Твоя жизнь спасена, протез получишь и  будешь жить. Живи! Не  переживай». Это тяжело в  20 лет  —  остаться без ноги, без трех пальцев кисти… Но  мы  ему сказали, что им  гордимся: «Живи и  возвращайся в  строй!»

—  Когда уезжаете в  отпуск, вас тянет  обратно в  госпиталь?

—  Да! Это ощущение, что ты  уехал, а  тут это все продолжается и  без тебя… ( смеется ). Вот это время между командировками, свободное, посвящаешь самообразованию. Лишний раз посмотришь анатомию более глубокую, различную специальную литературу нашу хирургическую. По  другим нашим учителям пройдешь, узнаешь, как они выходили из  ситуаций, как-то посоветоваться, обсудить материал, покрутить его  — как лучше сделать? А  так, хочется работать в  таких условиях, помогать. Это надо. Всегда говоришь родителям, жене, дочери, что наша работа очень важна для победы.

—  Как родные относятся?

—  Все переживают. У  меня очень большая семья, два брата. Один  тоже врач военный, он  терапевт. В  Москве работает. Младший брат  — военнослужащий, он  тоже был летом здесь, но  у  него более специальные войска. Нас трое  — все военнослужащие. Дочь переживает, жена тоже. Родня в  Беларуси  — бабушка, тетя, дядя… Там вся улица, мы  же там росли  — к  бабушке приезжали. Все за  Россию, говорят: «Мы  возьмем автоматы и  пойдем Россию защищать!»  Потому это очень приятно. Поддержка чувствуется.

—  Чему, как думаете,  тут молодой врач может научиться?

—  На  самом деле  учатся  все. Как начинающие, так и  опытные хирурги. Учатся все, потому что этого не  увидишь в  мирное время: таких раненых и  такие потоки. Есть базовые знания, операции и  моменты, которые ты  знал, делал. Но  здесь сначала смотришь, как работают коллеги, потом привносишь свое. Один нюанс: нас всегда учили в  академии самому простому моменту  — осмотр больного производится за  3–4 минуты, не  снимая повязок, после чего принимается сортировочное решение. И  это нам культивировалось из  года в  год, писалось в  учебниках. Непонятно, кем писалось, но  вроде люди опытные, прошли не  одну войну. Но  почему эти моменты остались? Не  снимая повязок и  прочее… Здесь вы  видели  — вот он  в  грязи, испуганный, весь перебинтованный. Первым делом снимаются все повязки, бинты, срезается вся одежда, и  врачи смотрят, потому что где-то  может быть ранка  маленькая, незаметная, этих ран может быть много. Мы  можем что-то упустить.

Потом элементы операции  — тот  же Damage-контроль. Операция выполняется в  условиях ограниченного времени. Мы  слышали о  таком, но  учились этому здесь. Учились между операциями. Открывали атласы и  анатомию оперативной хирургии и  смотрели. Я  полостной хирург, а  очень много сосудистой травмы. В  мирное время этим мы  не  занимаемся, но  на  войне нужно уметь делать  все. Если ты  прооперировал живот, а  следующий боец поступил с  ранением сосудов, то  ты  должен найти грамотный доступ к  сосуду, иначе человек потеряет конечность. Сейчас мы  более опытные, но  все равно тонкие моменты находим, чтобы могли подсказать кому-то, если будем в  другом отряде.

—  Молодым стоит ехать?

—  Для молодых это хороший старт. Если мы  уже за  40 сюда попали  и  все делаем профессионально и  грамотно, то  для них хотя  бы увидеть это в  начале карьеры  — хорошо.  А  если они это освоят, то  у  них есть шанс стать высококлассными травматологами, хирургами, реаниматологами… Кем захотят. Это хорошая школа.